Доживем до победы и поедем в Крым - История войны Олега Лепетюка

Я веду очень активный образ жизни, потому что работаю адвокатом. До войны у меня была достаточно серьезная профессиональная нагрузка – несколько дел, связанных с посещением следственного управления, Государственного бюро расследований, суды, поэтому у меня было каждый день по 2-3 суда.

Впервые тревога возникла 21 февраля, когда было объявлено, что в России что-то там происходит. Я был уверен, что будет какая-нибудь военная агрессия. А уже накануне, 23 февраля, нам на судебном заседании в апелляционном суде сообщили, что сокращенный день и суд закрывается. Это вызвало определенное напряжение и ожидание чего-то очень плохого.

Вообще я не из тех, кто впадает в панику и закупает мешками соль. Когда мне позвонили люди в шесть утра и сказали, что началась война, я был не готов. В холодильнике – пусто, деньги – только на карточке. Я подумал, вот на тебе…

Начала ездить полицейская машина с громкоговорителями и объявлять, что нужно пройти в укрытие. Сначала мы собирали тревожные чемоданы, нагружали рюкзаки и хотели прятаться. Но информации о бомбоубежищах не было никакой. В нашем жилмассиве спрятаться можно было в садике и школе. Идти или не идти? У меня мама незрячая и маломобильная, и еще собака Ириска – без инвалидности только жена. Мы втроем думали, что делать.

Когда мы вышли на улицу и собирались пойти к укрытию в саду, вдруг произошел невероятно сильный взрыв, так что воздух задрожал над нами. Вот тогда почувствовали на себе, что действительно война и действительно жизнь в опасности. Тогда внутри все оборвалось, оборвалась мирная жизнь, оборвалось вчера, раскололась жизнь на до войны и после.

В бомбоубежище было много людей с колясками и детьми. Было очень душно. Там цементный пол, люди занесли грязь извне и дышать было очень сложно. Кто-то прошел – поднялась цементная пыль и забило нос и горло. Сколько сидеть, до утра или до конца недели - неизвестно. Некоторые люди вслух разговаривали, говорили, что "скоро наши придут и освободят всех". Я не понял, кто такие эти наши и почувствовал, что мне не комфортно морально и физически. Говорю моим: "Пошли домой – как будет так и будет".

Думали спрятаться в подвале. Под подъездом была наша соседка без ноги на протезе. Говорит лифт отключен, давайте попробуем вместе в подвал здесь. Жена пошла посмотрела в подвал, а там такая лестница, там трубы и коммуникации, что нужно вставать на колени и ползти.

Так что мы пошли в квартиру. Мы живем на первом этаже, окна выходят не на улицу, а в сторону гаражей, как-то будет. Понял, что не буду идти в бомбоубежище, я больше себе проблем найду, чем безопасности.

Так прошел первый день.

У нас начался телемарафон: круглые сутки работал телевизор, подключали все телеграмм-каналы, ведь нужно было иметь информацию где что происходит. Где кто наступает, какая ситуация на фронте, далеко ли от Харькова, кто стреляет. В таком режиме живем и сейчас.

Тогда же мы нашли советы по поведению во время обстрелов, а именно правило двух стен (прим. распространенные в интернете рекомендации от якобы проживавшего в горячих точках человека, утверждающего, что уберечь жизнь можно, прячась за двумя стенами от взрыва). Эти рекомендации помогли уравновесить психическое состояние. Сна не было, аппетита не было.

Следующие дни были в поисках, как совершить стратегический запас. Волонтеры дали нам 5 литров подсолнечного масла, достояли в очереди, взяли муку и крупы и больше ничего нам не нужно было. В городе были огромные очереди за гуманитарной помощью – можно было взять яйца, хлеб. Набрали мы воды, вся квартира была в ведрах, потому что неизвестно было отключат ли свет. Зарядили все телефоны, повербанки и ждали, прислушивались ко всем звукам.

Как жахнет, как жахнет– при чем ты не знаешь когда и откуда. Окна дрожат. Потом читаешь, что разбомбили аэродром в пяти киллометрах от нас.

Я заканчивал одно сложное дело по работе и шестого мая пришлось приехать в центр Харькова. Очень страшно было - пустые улицы, никого из людей, поврежденные дороги, избитые гусеницами, машина едет как по стиральной доске. Полицейские сказали, что осталось процентов тридцать харьковчан, но они где-то прячутся и не выходят наружу, ведь неизвестно когда будет обстреливаться город и прилетит "град", выходят только за гуманитаркой или в супермаркет. В метро были обустроены все переходы и вагоны, люди ставили палатки, матрасы, карематы и там жили. Еду им доставляли волонтеры.

Знаете, было даже несколько серьезных истерик. Когда все улеглись спать 7 мая, жена спит, мама спит, тишина дома, а меня внутри все разрывает, я боюсь. Вот ощущение приближающейся смерти, словно все, конец. Я боялся, что 9 мая Путин объявит День победы и попрет в Харьков, а я никуда не уехал и такой возможности не будет больше.

Но вышли мы восьмого мая с женой на улицу – а там дети гуляют, люди с собачками гуляют. Жизнь продолжается.

Если бы у меня не было жены, которая не является лицом с инвалидностью, я не знаю, как бы я смог выжить. Она могла и в магазин пойти, и за гуманитаркой. Я уехал бы из Харькова и не раздумывал.

Ведь сесть в поезд было огромной проблемой из-за давки, находиться в метро также было проблемой для людей с инвалидностью. В Харькове остались те, кто вообще никак не смог уехать - прикованные к кровати, которых не могли вывезти, остались семьи незрячих.

Мы ждали, что закончится вот-вот, слушали Арестовича, а тот говорил, что 2-3 недели и будет хорошо. Чехи, поляки дадут нам оружие и все кончится. Это сдерживало не уезжать.

Также сдерживали рассказы уехавших - они жили в спортзалах, снимали квартиры за страшные деньги.

А еще я сдерживал себя тем, что за границей работать юристом я не смогу. Ты нигде никому не нужен, но дома есть хоть определенная среда, в которой ты занимаешь определенное место. А когда переезжаешь, нужно эту среду формировать, интегрироваться. Сидеть в келье какой-то социальной приютки с незрячей мамой и ждать 200-300 евро (прим. социальная помощь украинским беженцам) я не хотел. Я хотел быть там, где у меня есть возможности, где я нужен и смогу работать. Да, через год-два я бы выучил язык. Но когда мне жить и кем жить?

Панические атаки были периодически – когда звонили и говорили, что эвакуация, собирайтесь и уезжайте. Давиться на вокзале, в поезде? У нас пока есть вода, электричество, безопасная квартира и еда. Я не знаю куда ехать и будет ли там запас еды.

Тех, кто хотел ехать, мы координировали и помогали с Организацией права выбора – формировали группы на отправление в Польшу или Италию. Я формировал списки и предоставлял тех, кто хочет уехать, а Валентина Анатольевна Бутенко помогала всех посадить в поезд во Львов и оттуда уже в Польшу.

Так проходил день за днем, люди уезжали и основное занятие было способствовать этому эвакуационному процессу.

Сколько сам передумал и взвешивал – ехать или не ехать и что там.

А потом мама моя поломала плечо 15 апреля и мы вообще отбросили идею куда-то ехать. Так я остался.

Как-то для того, чтобы успокоиться, я нашел контакты своего музыкального учителя из Киева. Так я начал заниматься уроками классической гитары онлайн. Два раза в неделю он присылал мне аудио с разбором произведений, этюдов, упражнения определенные, а я таким образом учился как в настоящей музыкальной школе. Это очень отвлекало - сбрасывало эмоциональную нагрузку, да и музыка сама по себе лечит, успокаивает. Конечно, когда было довольно тревожно и панически, не мог взять в руки инструмент вообще.

Через две недели начали возобновляться поставки еды в нашем районе, продавали за наличные деньги, которые можно было снять в кассе аптеки или на кассе в супермаркете, 500-1000 гривен.

Можно было уже купить на рынке мясные продукты, колбасные. Гуманитарку привозили на отделение новой почты, но там были страшные очереди по 5-6 часов и мы решили не тратить время и здоровье часами на холоде ради двух куриных окороков.

Есть у меня 2 килограмма крупы и масла несколько литров - и хватит.

Потом нам друзья из США помогли, подбросили 200 долларов, в ЄПідтримке дали 6500 грн, к пенсии была помощь – так понемногу с апреля быт и жизнь как-то пришли к какому-то ритму. Привык и организм уже. И ситуация стабилизировалась, отбросили от Киева орков, начались мысли, как дальше быть.

100 дней пережили. Мы все страхи пережили. Когда стреляли, прилетало. Сейчас уже работаем, возобновили работу Харьковской Ассоциации Незрячих Юристов, полны планов на будущее, уже начали возобновлять работу судов, дистанционно уже вызывают на работу на заседание судов.

Возобновляется работа транспорта, метро запустили с 18 мая. Я в город езжу на маршрутке.

Знаете, бывает зима, морозы, снег, метель. А потом приходит солнышко, синичка и раз – и яблонька зацвела. Какая бы ни была зима самая лютая, а потом яблонька все равно зацветет. Так и мы – доживем до победы, а потом поедем в Евпаторию ноги мыть в нашем море, в крымском.

Справка: Лепетюк Олег Леонидович, незрячий адвокат, председатель Харьковской общественной организации незрячих юристов (член НАИУ), отец, муж, играет на гитаре, поет в хоре. консультирует сейчас людей с инвалидностью. Живет в Харькове.